 398  - Ему одному невтерпеж. Что ж мы, предатели, что ли - возьмем да и бросим его? |
Еще
способ передать ребячье ощущение и речь. Человек шести-восьми лет от роду, для
которого все в мире впервые, все свежо и ярко даже в быту (если он еще не
заражен канцеляритной скукой), тем более в полуфантастической повести или в
сказке, не подумает и не произнесет: “Этот дом очень старый”, а скорее - старый-престарый, и человек тоже старый-престарый, а не престарелый и не
дряхлый. В его представлении другие дети не “очень дорожат” любимой игрушкой, и
она им не просто “очень дорога”, а очень-очень дорога. И лестница для
него не “очень крутая”, а крутая-крутая, а старуха - злая-презлая. Это не сюсюканье, а естественная для детей обостренность восприятия. (Так и
вместо огромные руки, ноги или сапоги в детской книжке естественней
выглядят ручищи, ножищи, сапожищи. )
Еще один случай. Большую
книгу, где весь рассказ идет от лица ребенка (и почти всюду воспоминание
становится настоящим временем действия), удалось сделать достоверной, в
частности, благодаря очень простому приему: кажется, ни разу в мыслях и тем
более в разговорах детей в этой книге нет обычной, безупречно-правильной
конструкции: “он сказал, что...”, “я подумала, что
это и в самом деле так...” Эти истовые взрослые, книжные обороты либо опущены
вовсе, либо даны своего рода коротким замыканием: он сказал - пойду, сделаю то-то и то-то; я подумала - может, и правда... Спасибо,
корректоры согласились не ставить в этих случаях кавычки, ибо здесь рассказчик
(да еще не взрослый) не может сам себя цитировать, точно какого-то классика!
Кроме обычных пяти чувств
398 