321
Джейка, чуточку паясничает. Вот почему в переводе, в полном согласии со всей интонацией, он твердит именно про собачку (в подлиннике dog без little, и Джейк, отвечая, говорит просто “собака”). И продолжает Билл в том же ключе: Mean everything to you after you bought it - конечно, не буквально “она будет для тебя очень много значить” и даже не какое-нибудь “ты ее очень полюбишь”, а души в ней не будешь чаять. На наш сегодняшний взгляд герои Хемингуэя слишком часто чертыхаются, слишком много пьют и говорят о выпивке. То же происходит в книгах Ремарка и Олдингтона. И тут нужна одна оговорка. Не забудем: это так называемое потерянное поколение, писатели, потрясенные Первой мировой войной и гневно сказавшие о ней десятилетием позже. Но каждый сказал по-своему. Олдингтон, рассказывая о судьбе и смерти своего героя, переходит от поэтичнейшей лирики к злой, язвительной сатире, а то и срывается на крик, призывает (словами Шекспира) “чуму на оба ваши дома”, а “добрую старую Англию” - понятие для довоенного англичанина священное - кощунственно честит “старой сукой”. У Хемингуэя гнев, горечь, боль за искалеченную той бессмысленной войной жизнь запрятаны глубоко внутри. Его Джейк живет стиснув зубы. Подчас невесело посмеивается над собой. И те, кому он близок, совестятся в открытую его пожалеть, да он и не примет жалости. Все подшучивают, иной раз даже паясничают, как подвыпивший Билл. Доброта и сочувствие загнаны в подтекст. Праздник: поездка в Мадрид со всеми столкновениями, изменами, рвущими душу, но не прорывающимися почти ни у кого из героев вслух, - все это позади. Брет сквозь слезы говорит Джейку, что вернется к Майклу. He’s so damned nice and he’s so awful - это никак не передать бы дословно, калькой (он так чертовски мил, и он так ужасен!). 321
|