560
Из этого примера можно вывести важное заключение, касающееся перевода каламбуров вообще. В очень многих случаях, когда нет возможности путем «пословного» перевода достаточно четко передать «каламбурность» сочетания, переводчик не переводит тот оборот, который дается ему автором подлинника, а создает свою игру слов, близкую, напоминающую по тем или иным показателям авторский каламбур, но свою, создаваемую иногда на совсем иной основе и проводимую совсем другими средствами. Даже термин «перевод» здесь часто неуместен, поскольку от данности оригинала не осталось ничего. И тем не менее в рамках переводимого произведения такую «интерпретацию» несомненно следует считать правильной. Если в последних примерах сопоставить 1 Здесь едва ли можно говорить о «корневой игре», так как действительной этимологической связи между отдельными парами слов нет; это типичный пример мнимой, в данном случае, детской этимологии. 2Демурова Н. Указ, соч., с. 179. 300 этот «вольный перевод» с каламбуром подлинным, то окажется, что в последнем нет ни горчицы, ни сдобы, ни лука, ни вина — все это от переводчицы. Можно, конечно, спорить о том, насколько эти конкретные пары («вино»— «виниться», «сдоба» — «добреть» и т. д.) удачны, но в целом эффект каламбурного употребления этой «отсебятины» создает впечатление, соответствующее тому, которое производит подлинник. Автор строит свой текст на ассоциативных соответствиях и многозначности (уксус— кислый; кислое настроение — кислый характер), а переводчица — на звуковых и мнимоэтимологических, и оба добиваются осуществления одной и той же цели; возможно, если бы был скопирован авторский прием, соблюдена «буква», то результат оказался бы менее успешным. На эту мысль нас наводит сказанное выше о прилагательных, обозначающих вкус; при всей близости прямых и переносных значений в плоскости русского/английского по отношению к человеку можно употребить единственно кислый: ведь несмотря на обилие переносных значений прилагательных горький, соленый, сладкий, нельзя сказать «горький или соленый характер» или «сладкий человек» (хотя А. К. Толстой и употребляет: «Царь Петр любил порядок, Почти как царь Иван, И так же был не сладок..»; разрядка наша — авт.). 560
|